на главную  
  на главную написать письмо (495) 105-91-45

Игра

версия для печати | назад

Стемнело. Голые ветви деревьев мрачно качались от пронзительного февральского ветра, который царствовал на улицах Москвы, заставляя прохожих торопится домой. Пар изо рта поднимался над домами к ясному холодному и далекому небу, где уже выступили звезды и серп молодой, нарождающейся луны клонился к горизонту.
Юрий стоял у окна, наблюдая за безмолвной луной и пытаясь забыть о проблемах, которые его угнетали. Вскоре пришла Светлана с работы, уставшая и замерзшая. Увидев своего мужа, стоявшего в темноте, она стала за ним наблюдать. Несколько минут Светлана смотрела на его силуэт, окруженный лунный светом. Наконец, она не выдержала и сказала, что сегодня им надо объясниться.
Они сидели на кухне, и Светлана первая начала:
– Юра, я не буду ходить вокруг да около и прямо тебе скажу, что в моей жизни появился человек, который меня любит, и которого я, наверное, тоже люблю. Ты хочешь знать, почему наверное? Это уже сложней. Я твердо убеждена, что не существует односторонней любви. Я не могу разобраться в моих чувствах к тебе, зато я могу разобраться в чувствах к тому человеку. Но ты… Ты слишком идеальный. Пойми, именно слишком. За много лет семейной жизни у нас не было ни одного конфликта. Ты все умеешь. Ты мечта многих женщин. Мои подруги просто обзавидовались: мужик, который умеет готовить, посуду моет, пылесосит, с ребенком много времени проводит. Да, еще и Саша. Ему только 9 лет, но с твоими рассказами о работе, он мыслит как взрослый человек. Твоя работа… Ты изъездил всю страну. Эти беженцы, деревни, где до тебя с твоей комиссией несколько лет никто не был… Ты думаешь о боли и проблемах этих людей, ты думаешь, как им помочь, действительно делаешь их жизнь лучше, думаешь о какой-то вселенской скорби, но вот о боли близких тебе людей… Они для тебя просто есть, и это, скорее, не они для тебя близкие, а это ты для них близкий, это ты им нужен, это о тебе их боль. А ты воспринимаешь это все как нечто естественное, ты не можешь в полной мере оценить этого, поэтому, даже понимая их душевное волнение, душевные переживания, ты не делаешь ничего, чтобы они стали счастливее, зато ты неотступно думаешь о том, как сделать счастливее других людей. Но пойми, ведь счастье других людей начинается со счастья близких людей, со счастья тех, кто тебя любит, потому что только от тебя зависит их счастье. А с идеальным человеком жить трудно, почти невозможно. Можно, конечно, пытаться, стараться, понимая, что любимому человеку важнее не твое конкретное счастье, не твои конкретные переживания, не твоя конкретная боль, а счастье и боль людей вообще. С этим можно пытаться жить, но рано или поздно станет так больно, что невозможно будет терпеть. И уже невозможно будет это излечить, – это можно только отрезать.
Светлана была вся в слезах.
– Солнышко, прости.
– Нет, – поспешно ответила Светлана, – это ты меня прости. Тут больше моей вины, и не надо меня перебивать, переубеждать, я знаю. К тому же, я вижу, что у тебя сейчас творится внутри, хотя внешне… Юра, ты многим похож на дождь. И внешне ты сейчас спокоен, как этот дождь. Ты тоже видишь, что со мной происходит, ты меня чувствуешь как никто другой. Поэтому ты сейчас понимаешь, почему мне надо уйти. Саша остается с тобой. Он больше твой ребенок. Я не знаю, почему он больше любит тебя? Ты часто ездишь в командировки, и я ведь мать! Не знаю… Объяснишь ему ты? Ладно? Он тебя лучше поймет. А я уже, пожалуй, пойду. Прощай!
Юрий остался один. Он подошел к окну. Серп луны уже пропал. Мороз усилился: на окне появились небольшие узоры. Юрий прислонился лбом к холодному стеклу, и скупая мужская слеза впервые за много лет потекла по лицу. Он стоял у окна несколько часов, пока не онемели мышцы от усталости и холода.
Последние дни марта подходили к концу. Зима уже почти ушла. Поздняя зима, которая началась в середине декабря. Зима слякотная и противная. Ушла, наверное, набираться сил, чтобы прийти на этот раз рано.
Юрий подошел к окну, чтобы взглянуть на облака, о которых ему сказал Саша. Перистые облака, голубое небо, солнечные лучи образовывали единое целое, единую жизнь. Облака были высоко-высоко. Тончайшими линиями, изгибами, нитями они рассекали небо. Саша стоял рядом с ним, также задрав голову.
– Пап, именно ты научил меня смотреть не только под ноги и по сторонам. Небо – оно такое красивое! Каждый день. И каждый день разное.
Юрий улыбнулся, его взгляд упал на горизонт и остановился. Это были только первые сине-серые облака на голубом небе, но за ними чувствовалась надвигающаяся сила, растянутая, скорей всего, на несколько километров. Да, дождь был неизбежен.
Довольно скоро потемнело. Тучи подходили все ближе и ближе. С невеселыми мыслями Юрий вышел на балкон. Перед уходом Светлана сравнила его с дождем. Он никогда об этом раньше не задумывался, но дождь приносил ему какое-то облегчение, непонятно откуда берущуюся веселость. И, – да, она права, – внутренне спокойствие. Ни разу Юрий еще не встречал дождь с такой тоской в сердце. Кап-кап, первые капли. Мысли о прошлом. Боль. Кап, прямо в лицо. Уже на руки. Большие холодные капли. Сплошной поток. Ливень. Пора заходить.
Закрыв балкон, он прислонился лбом к стеклу. Бьющиеся об стекло капли, медленно затем стекавшие, напоминали слезы, воскрешали боль. Расставание. А до этого у него текли слезы… Мама! На ее похоронах. Нет! Зачем? Дождь, боль переросли в отчаяние и заново заставили все пережить.
– Осень. Летом было все хорошо. Да, весна. Все началось весной. Одна болезнь, ее вылечили, но врачи на обследовании не заметили начало другой. Осень. С первых дней поездки к родителям, помощь отцу в уходе за мамой. Здесь семья: Света и совсем маленький Саша. Бессонные ночи. Папа был весь бледный и осунувшийся. Эта болезнь… Рак изъедал весь организм изнутри. Мама… Постельный режим с первых дней. На улице сентябрь. Еще тепло. Она могла только сидеть… Затем она уже только лежала… Мама… Как она себя вела эти месяцы! Она чувствовала себя виноватой за то, что причиняет нам столько хлопот. Что за глупости! Всю боль, даже физическую, она старалась не показывать. Она старалась не стонать. Мама, мама! Как-то раз, за несколько недель до смерти, я приехал и зашел к ней. Я стал с ней разговаривать. Ее голубые глаза были очень светлые. Вдруг она сказала: «Ну, что, заболела я немножко, но ничего скоро пройдет». Я смотрел в эти сияющие глаза, и у меня текли слезы. Мама, прости. Прости за то, что так мало говорил, что люблю тебя… А видеть, как постепенно жизнь угасает, уходит в ней? Нет! Нет. Нет… Похороны. Конец ноября. Много народа. Очень холодно. Да, этот день я никогда не забуду. Мало того, что похороны мамы, так еще и вся фальшь Православия. Отпевание. Этот сладкий запах свеч. Он лез в нос, в рот. Я сейчас чувствую его у себя на языке. Приторный дым паникадила, от которого кружилась голова. Но священник… Он скучал, он торопился, ему это было неинтересно. Было видно, что он не верит ни в какого Бога, о котором говорит. Как мне хотелось подойти к нему, схватить за рясу, потрясти и заорать ему: «Ты что не понимаешь, что это смерть? Смерть!» Прости, мама.
Так я перестал ходить в церковь. Я не прав, и не все священники фальшивы. Но шок был слишком сильный. Каждая церковь что-то во мне пробуждает нехорошее. Если зайти, то, может, стало бы и легче. Но если я опять увижу ложь, я уже не смогу сдерживать себя в руках. К тому же религия – это не только внешняя сторона: храмы, обряды, эти свечи, иконы, это еще и догмы, своя философия. Но и свои проблемы, свои неудачи. Проблемы в Православии… Фатализм… Вот, что мне не нравится. Что-нибудь случилось – на то воля Божья, есть вопрос, как жить дальше, – пусть все идет по воле Божьей. Нет! Человек сам творец своей судьбы. И наша жизнь зависит от нас самих.
За окном продолжал греметь гром, а молнии разветвлялись на полнеба. Ручьи текли по асфальту, встречались, смешивались, сливались, продолжали течь единым потоком, неся уже с собой землю, веточки, прошлогодние листья.
Апрельское солнце уже согревало землю, когда конфликт вокруг НТВ закончился. Быстро, подло, ночью. «Новое руководство» захватило власть. Просто, дешево и сердито. Узнав об этом, Юрий глубоко задумался. У него были знакомые на НТВ, он знал эту проблему немного и изнутри. Юрий видел отчаяние работающих там журналистов.
– Ужас! Начало конца… Президента в стране опять не было. У журналистов – слезы. У кого-то в душе, у кого-то на лице. Анри оказался прав. Он сказал, что так и случится. Десять последних лет ничему не научили. Не хочет власть блага и процветания своему народу. Он ей не нужен. А она нужна людям? Вон та деревня, о которой тогда вспомнила Света. Да, до меня с моей комиссией так несколько лет никто и не был. Но люди! Там электричества нет, газа нет, вода из колодца, который еще и находится далеко. А ведь в деревне живут одни старики. Лет через десять-пятнадцать эта деревня будет как «Летучий голландец». О них почти никто не знает. Как они еще живы? Вера в себя, в свои руки, в свою землю. Так жили наши предки и сто лет назад. Русская печь, что-то вроде лучины освещает дом. Но в то же время эта атмосфера притягивает. Это безвременье, изолированность от внешнего мира. Другие деревни, другие люди. Беженцы… Зарегистрировано только пять процентов. Остальные и не люди получается. Их глаза, полные мольбы, покорности судьбе, их безграничная вера в тебя, что ты им хоть как-нибудь поможешь. А потом такая же благодарность. А кто-то мне рассказал про детей на Курском вокзале. Целый день они просят милостыню, потом покупают клей, и все вместе нюхают. Ночуют в каком-то заброшенном вагоне, куда часто наведываются педофилы. И вообще, такого количества беспризорных детей в России не было со времен Гражданской войны. Люди ожесточились, озлобились, избивают друг друга на улице среди белого дня. Да, помню, в одной деревне встретил негра. Очень удивился. Но он молодец. Работящий парень, хозяйство большое. И ведь людям в деревне не так уж много и надо. Стабильность, обретение веры в себя. И все у них будет хорошо.
После активных выступлений Юрия в защиту НТВ и журналистов, критики власти, неспособную отвечать за страну и людей, проиллюстрировав примерами из своих поездок по стране, ему позвонили и вежливо намекнули, чтобы он перестал выступать в СМИ со своей точкой зрения. Юрий не обратил внимания на этот телефонный звонок.
– Ну, все понятно. Кому-то не нравится. Ну и что. Это еще и шанс привлечь интерес к работе комиссии. К тому же власть не может прервать ее деятельность. Она действует, в основном, на деньги ЕС. Ее знают в Европе. Ее мнение там ценят и уважают. Да, мы много работаем. Так что, вряд ли.
Вскоре с Юрием решил поговорить один чиновник.
– Какого хрена ты всю эту байду разводишь? Сейчас уже все под контролем. Всем будет хорошо. У тебя есть свои проблемы, ими и занимайся, а сюда не лезь, тебя ж в стране знают. Послушай, я те честно скажу: ты со своей комиссией всех достал. У тебя чего шило в одном месте? У тебя зарплата хорошая? Хорошая. Квартира в Москве есть? Есть. Сиди ты вообще дома и езди меньше. Чего тебя тянет всем помогать? Какого хрена они все нам сдались? Но ведь комиссия-то совместная: российско-европейская, поэтому и приходится обращать внимание на твои отчеты. И если бы с тобой не ездили эти из Европы, мы бы тебя с твоими отчетами послали к такой-то матери. Мой тебе совет: прекрати выступать и занимайся своим быдлом, а то придется принимать меры. Эти отбросы общества, кроме тебя, никому не нужны. И вообще, и ими меньше занимайся. Надоел. Не русский мужик что ли? Отдыхай больше, к нам пить заходи. И говорю тебе, плюнь на этих крестьян. Без тебя проживут: до тебя жили и дальше также будут жить.
Ошарашенный таким откровением, Юрий вернулся домой. Но он твердо решил, несмотря на угрозы и предостережения, продолжать свою деятельность. Звонков и вызовов в структуры власти больше не поступало. Но все же Юрий чувствовал какую-то угрозу, опасность; ощущал, что тучи сгущаются над его головой.
Однажды, когда Юрий вернулся домой, Саша сказал, что звонил Анри. Скоро новая командировка. Поздно вечером они созвонились.
– Ты знаешь, Анри, у меня смутное предчувствие, что это наша последняя командировка. Я же не остановился, несмотря на предостережения. Телефон прослушивается, я уверен. Комиссия наша никому не нужна. Как-то горько, досадно. Жаль, если все так и будет.
Это была длительная командировка. Встречи со многими людьми. Их жизнь, их переживания, их боль, их слезы, их горе, их радость. В одну деревню они приехали во время похорон. Печальный заунывный звон из полуразрувшейся церкви летел по полям. Хоронил молодого парня. От безысходности спился. Юрию стало очень тяжело. Но рядом был Анри, спокойный и хладнокровный. Это спокойствие передалось и Юрию, и он взял себя в руки. За последние годы Анри, наверное, стал его единственным другом. Француз – русский в душе. На этот раз, в отличие от других командировок, Анри был очень молчалив. Часто в ушах Юрия стояли слова «никому не нужны», «никому не нужны», «не нужны».
Вернувшись, Юрий быстро предоставил отчет своей поездки. К большому удивлению, все, что он считал необходимым сделать, было сделано в кратчайшие сроки.
И вот, как-то раз, его все-таки вызвали. Но это был абсолютно неизвестный Юрию человек.
– Присаживайтесь. Разговор будет серьезным. Я тут смотрю, что от вас ушла жена?
– Да, – ответил с удивлением Юрий.
– Ну, тем лучше. Дело вот в чем. Ваша деятельность, ваши выступления и работа российско-европейской комиссии не укладываются в концепцию развития России. Понимаете?
– Что-то не очень?
– Своими поездками и выступлениями вы подрываете авторитет России. Вас же предупреждали. Ну, это ладно… Прекратить деятельность комиссии мы не можем, вас снять тоже не можем. Поэтому самым лучшим выходом будет, если вы уйдете сами. Причем не просто уйдете, а уедете из страны. Сами, по собственному желанию.
– А если я откажусь?
– Хм, ну тогда можно возбудить уголовное дело о нарушениях в деятельности комиссии, не целевом использовании средств. Сделать можно будет много чего. Мы вам предлагаем наилучший для вас вариант. Вы же дружны с этим Анри. Вот и езжайте во Францию. Мы все устроим. Будете приезжать в Россию, видеться с сыном, с женой, они будут к вам ездить. Потом, может, вернетесь. Посмотрим. Но пока вы здесь не нужны.
– Но ведь мой отъезд привлечет внимание.
– О, нет. Комиссия же будет действовать. В Европе вас поймут, почему вы решили уехать. А здесь сочтут за предателя, за продавшегося Западу. Так, что не волнуйтесь. И начинайте думать. Хотя думать здесь нечего. Это лучший вариант для вас. Мы уже начали действовать.
Юрий пришел домой как в тумане, ноги были ватными, кровь стучала в висках. Чтобы успокоиться он решил почитать. Взгляд упал на томик Ахматовой. Она очень нравится Свет. Юрий сел и стал читать. Вскоре он дошел до строк, которые были близки его ситуации:

Когда в тоске самоубийства
Народ гостей немецких ждал,
И дух суровый византийства
От русской церкви отлетал,

Когда приневская столица,
Забыв величие свое,
Как опьяневшая блудница,
Не знала, кто берет ее, –

Мне голос был. Он звал утешно,
Он говорил: «Иди сюда,
Оставь свой край глухой и грешный,
Оставь Россию навсегда.

Я кровь от рук твоих отмою,
Из сердца выну черный стыд,
Я новым именем покрою
Боль поражений и обид».

Но равнодушно и спокойно
Руками я замкнула слух,
Чтоб этой речью недостойной
Не осквернялся скорбный дух.

Юрий закрыл книгу и решил поговорить со Светой. Они встретились на следующий день.
– Солнышко, мне так тяжело без тебя. А теперь будет еще тяжелей.
– Я так и поняла, что что-то случилось. Что?
– Подожди. Я хотел бы попросить прощение за ту боль, которую я причинил тебе. Ты была абсолютна права, я думал больше о проблемах других людей. За эти месяцы я вспоминал нашу жизнь. Я увидел моменты, когда я был нужен тебе, но не обращал на это внимание. Ты же всегда была рядом со мной. Я всегда чувствовал твою поддержку. После того, как ты ушла, я возвращался домой, а тебя там не было, только Саша, я уже не был я без тебя. А иногда не было и Саши, и я был совсем один.
– Почему ты не остановил меня? Почему не позвонил? Почему не боролся? Ведь я тоже не-я без тебя. Прости.
– Нет, солнышко. Ты была абсолютна права, мне не за что тебя прощать. Я хотел встретиться с тобой, чтобы попрощаться.
– Попрощаться?
И Юрий ей все рассказал.
Светлана вернулась к нему, и они втроем последние недели перед отъездом снова были вместе. Они были в музеях, театре, навестили друзей и родственников. Все трое были счастливы в эти дни, но в то же время Светлане и Юрию было больно от предстоящего расставания. Наконец, пришло время рассказать об отъезде и Саше. Юрий с трудом подбирал слова.
– Саша, мне скоро придется уехать.
– В командировку?
– Да, пожалуй, в командировку. Но это будет не совсем обычная командировка. Она займет много времени.
– А дядя Анри с тобой будет?
– Скорее наоборот, это я буду с дядей Анри. Командировка будет во Франции.
– Здорово! Будет интересно?
– Не знаю. Хотел бы так думать. Я буду приезжать к вам, и вы с мамой будете приезжать ко мне.
– Хорошо. Ты только звони почаще, а то я по тебе очень сильно скучаю, когда ты в командировках.
– Я тебя очень люблю, сынок.
– И я тебя люблю, пап.
Они обнялись. Юрию немного полегчало. Разговор с Сашей оказался легче, чем он предполагал.
Юрий настоял, чтобы никто его не провожал. Все, как в обычную командировку. Встречать должен был только Анри. Стоял сильный туман, так что даже нельзя было бросить прощальный взгляд на родной город из окна взлетающего самолета.
Те, кто выслал Юрия, оказались правы. Через несколько дней после его отъезда в печати началась кампания против него. Люди, которые не знали Юрия, действительно сочли его предателем и западным шпионом, те же, кто знал его, с грустью вздохнули.
Небольшой туман был и в аэропорте Шарля де Голля. Юрий шел одним из последних с мрачным лицом. Он подошел к Анри, и они обнялись. Они вышли молча из аэропорта, и Анри сказал:
– В Париже промозгло, да и у вас холодно, поедем сначала выпьем горячего кофе, чтобы согреться, а потом ко мне.
Они сидели в кафе, разговаривая ни о чем. Вдруг Анри спросил:
– У тебя документы оформляли официально, через МИД?
– Вроде бы да. А почему ты спрашиваешь?
– Просто о твоем приезде я раньше узнал на Кэ д’Орсэ, чем от тебя.
– Как это?
– Меня пригласили и сказали, что ты приедешь во Францию на долгий срок, а уже позже позвонил ты, сказал о приезде и спросил, на сколько можно тебе у меня остаться. Вот так-то. Опять игра…
– Что за игра?
– Я тебе потом расскажу. Сейчас ты устал и не в себе. В последнее время тебе было нелегко. Ты уже всё? Сейчас я допиваю, и едем.
К удивлению обоих друзей российская сторона решила устроить поездку по стране вскоре после приезда Юрия во Францию. Анри пришел с работы и сказал, что людей, которых набирал Юрий и которые действительно любили свою работу, выгнали, и сейчас там работают уже новые люди.
– Мне очень жаль, что ты уезжаешь, Анри, – промолвил расстроенный Юрий, – тем более мне кажется, что это будет какая-то показуха тебе, нет, даже не тебе, а другим членам делегации. Ведь кто-то же с тобой еще едет?
– Да, два или три человека.
– Видишь, вам надо показать, что всё хорошо, что комиссия продолжает работу, что всё лучше, чем было при мне.
– Я думаю, ты прав.
Анри вернулся поздно ночью. Юрий удивился, так как он должен был прилететь на следующий день.
– Как дела? В России?
– Я решил уволиться.
– Что?!
– Ты верно предсказал эту командировку. И «друзья», которые тебя выслали, тоже были правы. Твой народ им не нужен. Мы с тобой и твоя группка всем занимались.
– Что же было на этот раз?
– Ты подобрал очень хорошее слово – показуха. Остальные в восторге. Но они ездят туда так, на один раз. Это я с тобой езжу во все командировки много лет. Ну так вот. Показуха началась с самого начала: представили данные о беженцах. Ты этого никогда не делал. И это правильно. Ведь цель поездок совсем другая. Очень оптимистические были сведения. Маршрут был составлен заранее. Было известно название всех населенных, и где они находятся. Я смотрю, ты улыбаешься, ведь в наших командировках мы порой не знали не только, где деревенька находится, но и как она называется. Мне показалось, что некоторые места были специально подобраны, чтобы показать, как хорошо живет русский народ.
– Наверное, там дома покрасили, скот привезли, магазин открыли, скамейки поставили у домов.
– Ты волшебник? Ну ладно, веселого здесь мало. В паре деревень о тебе слышали, спрашивали. Глава этот новый вылил на тебя столько грязи. Местные жители поначалу даже не поверили. А так, новые члены комиссии что-то записывали, улыбались. Но им это совершенно не интересно. И ты знаешь, жизнь крестьян их абсолютно не трогает. Они живут в Москве, а эта поездка для них… Не знаю, как в зоопарк, что ли.
– Вот бы пожить им там недельку.
– Да, и мы ни разу ни у кого не останавливались в гостях. С тобой – наоборот. Мне это так нравилось. Люди верят тебе, тянутся. Без тебя даже общение с людьми не то. Я не так хорошо знаю русский. А когда я разговаривал, ловил на себе косые взгляды членов комиссии. После возвращения в Москву нам через несколько дней доложили, что все уже делается для исправления жизни людей, которых мы встретили. Все порадовались. Я не выдержал. Поменял билет и вот я здесь. Завтра иду писать заявление об уходе.
– Но это будет взрыв.
– Нет, не будет. Во Франции почти никто не знает об этой комиссии. А для тех, кто знает… Да, это будет большим сюрпризом.
– Но ты один из основателей комиссии. Во многом благодаря тебе она получила жизнь. Ты можешь ездить…
– Нет, Жорж, я не могу больше ездить. То, что создавали мы с тобой, умерло. Как ты там не нужен, так и я там не нужен. И самое главное, я не хочу, чтобы игра снова принимала меня в свои объятия. Я и так прожил в обнимку с ней почти всю жизнь. От неё нельзя уйти. Но сам загонять себя в эти условия я не хочу и не буду.
– Что за игра, ты можешь сказать?
– Ладно, пришло время. Ты, наверное, слышал такие выражения, как «что наша жизнь – игра», «правила игры». Да, все правильно. Просто ты встречаешь их и не обращаешь внимание. Но игра правит миром. Она есть во всех сферах жизни. Простые люди живут в ней и не замечают. Но кто о ней знает – никогда не расскажет. Знаешь, почему игра правит миром? Потому что власть, действия власти, приход к власти – все это подчинено игре. Есть определенные правила, которые постепенно сложились в процессе исторического развития. И сейчас никто не будет выходить из этих правил, чтобы не случилось. Чтобы придти к власти, ты должен отрешиться от многих принципов, иначе ты не сможешь жить в этой игре.
– Что-то я с трудом понимаю.
– Я поясню. Вспомни все, что случилось с тобой. Неужели французская сторона не понимала, за что тебя высылают, и все-таки закрыла глаза, никаких вопросов, сделала вид, что это все правда. Теперь деятельность комиссии. Это уже посложней. Тут уже идет обман. Показуха. И я не хочу участвовать в этом. Ездить и делать вид, что все хорошо. Уйти, убежать, отрешиться от игры нельзя.
– Ты упомянул про историческое развитие?
– Да, игра стала складываться после Второй мировой войны. После Первой мировой войны начался мировой кризис. В прошлом остались монархии, прежняя жизнь, надо было искать что-то взамен. Тогда появились первые ласточки. Та же Лига Наций. Но такой мир породил Гитлера. И стало ясно, к чему можно придти. Поэтому после Второй мировой войны стала складываться игра, чтобы не было больше таких лидеров, чтобы всё было подконтрольно, чтобы всё было ясно и понятно. Изменений в последние десятилетия было мало, и они все были безболезненными. И знаешь, все довольны, всех всё устраивает. Ладно, уже поздно, ложись спать, завтра продолжим.
Целый день Юрий обдумывал, чем он может возразить Анри. Наконец, вернулся Анри. Измученный, но с горящими глазами.
– Всё, вот и закончилось.
После ужина, Юрий решил возобновить вчерашний разговор.
– Ты сказал, что игра есть во всех сферах жизни. Здесь я не согласен. Игра не может быть везде. Она не может быть в человеческих отношениях.
– Что? Нет, Жорж. Ты абсолютно не прав. Ты знаешь нашу жизнь. Плохо. А я здесь вырос. Я пропитан этой гниющей средой. Ха, сейчас я тебе расскажу про нашу жизнь, и ты увидишь все торжество игры. Мы рождаемся, начинаем жить. С самых первых дней наша жизнь подчинена определенным правилам и ограничениям: это делать можно, это нельзя, это хорошо, а это плохо. Детям формируют определенное мировоззрение. Мы все похожи. И иногда то, что нам говорят белое – это черное и наоборот. Но мы этого не знаем. У нас есть определенная установка. Еще в школе мы знаем в какой университет мы будем поступать и кем мы будем в жизни. Учеба в университете… Об этом стоит сказать. На целый год тебе дается брошюрка по каждому предмету, и ты должен ее изучить. Всё просто, никаких дополнительных книг. Зачем? После окончания университета мы год-два проводим в путешествиях, потому что знаем, что больше у нас не будет времени это сделать. Потом начинаем карьеру, и причем знаем, в каком возрасте мы перейдем на следующую ступень. В сорок лет заводим семью, когда у нас уже положение, и продолжаем точно также жить дальше. А знаешь, от чего я стал размышлять обо всем этом? – от сытости и зажратости, и когда я увидел твою страну, русских людей... Жорж, тебе страшно повезло, что ты родился в этой стране, что это твоя Родина, что эти люди твои соотечественники. Ты сказал, что везде игра не может быть. Её не было или, по крайней мере, её не было в такой сладкой, подлой и жестокой форме, как она есть у нас, в СССР. Я еще не до конца разобрался в этом феномене. Он тоже порождение того кризиса, но просуществовал семьдесят лет. Когда-нибудь я во всем разберусь. Ну так вот, когда я в первый раз приехал к вам в страну в конце восьмидесятых и знал только несколько слов по-русски, Жорж, твоя страна меня пленила. Я увидел, что здесь всё не так. Я начал учить русский язык. В воздухе возникла идея комиссии, и я начал претворять эту идею в жизнь. Знаешь, что меня поразило и продолжает поражать в русских людях? Какая-то любовь, уважение к другим людям. Сейчас это реже, потому что вы тоже попали в эту игру. Но все равно. Какое местоимение пишется в английском с большой буквы? I (Я). А у вас? Вы. Этим все сказано. У вас между людьми очень быстро возникают какие-то панибратские отношения. У нас всё не так. Я поразился беседам, которые мы вели в деревнях! Глобальные проблемы. И в семью допускают посторонних людей. У нас семья – это свой четко очерченный кружок. Посторонним туда входа нет. Когда мы встречаемся, ведем разговор ни о чем.
Вот Кант. Неплохой философ. Так он говорил, что две вещи наполняют его душу: моральный закон в нем и звездное небо над ним. Видишь, на первом месте – моральный закон, а звездное небо – на втором. А у вас наоборот, у вас на первом месте – звездное небо.
– А разве это хорошо? Эта надежда на авось практически во все делах?
– Замечательно. Этот авось рушит рамки игры. К тому же вы ведь не претворяетесь. Выйди сейчас на улицы Парижа. Все улыбаются. И мне надо улыбаться. Какого черта? Я с работы уволился. Тут люди не хотят выплескивать свои эмоции наружу. Эмоции только дома с семьей и близкими друзьями, а так все хорошо. Посмотри новости. Негативных сюжетов почти нет.
– А у нас наоборот никто не улыбается. И негатива очень много.
– Ты хочешь, чтоб все улыбались, когда у вас столько проблем? Каждый знает, что почти у всей страны такие же проблемы. И все-таки ты не прав. Люди у вас улыбаются. Особенно в деревнях, где жизнь такая, что веселого мало. Но это все идет от души, а не от того, что надо. Понимаешь?
– Но Анри, ты сам видел всё противодействие комиссии, всё непонимание её деятельности. Тот, кто должен был что-то делать, – бездействовал, и мы брали всё в свои руки и делали сами. И такая ситуация везде.
– И мы делали это лучше, чем сделали бы они.
– Но это другая работа. Те люди получают за это деньги.
– Жорж, если ты можешь это делать – делай. У тебя, а не у месье Х, ответственность за людей.
– Анри, но эта распущенность, этот пофигизм – они везде. Я не понимаю, как тебе это может нравиться.
– Я и не говорю, что мне это нравится. У нас уже возникает недопонимание. Значит пора заканчивать. У вас есть поговорка – утро вечера мудренее.
На следующий день накрапывал дождь. Друзья прогулялись по скользящему, летящему вместе с ручьями по мостовой, с дождем Парижу. Окончательно продрогнув они зашли в кафе. Согревшись, порозовев и расслабившись, Анри проронил:
– Кстати, это кафе любили многие русские эмигранты.
– Я уже тоже эмигрант. Нет? Здесь неплохо. Мне также здесь нравится.
– Жорж, ты как-то сказал, что твой любимый период в истории России – правление Николая II.
– Да, меня мучает вопрос, как могли православные люди отрешиться от устоев, поверить в какие-то идеалы, пойти разрушать церкви. Почему произошел переворот в сознании? Как он произошел? Я этого не понимаю.
– Причем делали они это не потому что сказала партия, а сами.
– Именно так.
– Это действительно сложный вопрос в твоей истории. Но вместо Православия новые советские лидеры стали насаждать свою религию.
– У нас же был атеизм.
– Коммунизм, социализм, вся советская система – новая религия.
– ?
– Давай посмотрим. Любая религия состоит из догм и культа. В СССР догм было хоть отбавляй. Священное писание – труды Маркса, Энгельса, Ленина. Бог – Ленин. Мощи – до сих пор лежат у вас на Красной площади. Вместо икон – изображения той же «троицы».
– Интересно.
– Интересно? Так оно и было. Ты сам это поймешь. Тебе всё должно быть яснее, чем мне.
– Тогда возникает вопрос о роли религии?
– Проиллюстрирую современным католичеством. Честно скажу – дышит на ладан. Количество верующих уменьшается с каждым годом. Молодежь, хотя и считает себя католиками, в церковь не ходит и особо не в кого не верит. Католичество стремится быть очень близко к людям. Чуть ли не в постель залезть. И до сих пор стремится контролировать жизнь людей. Но это бред. Тут уже явно видна негативная роль, разъединение. Или ещё. Прощение грехов. Помню, был в каком-то крупном соборе. На выходе стоит апостол Павел с ключами от рая, а под ним ящик для пожертвований. Здесь, по-моему, ничего объяснять не надо. И ты знаешь, оставляют деньги, очень много людей оставляют деньги. Православие. До СССР это была очень сильная, объединяющая религия. И действительно помогала людям. Сейчас же…
– Сейчас Православие никуда не годится. Много фальши и обмана.
– Тебе, конечно, видней. Но я с тобой не согласен. Не так много воды утекло со времени краха советской системы и гонений на религию. Надо немного ещё подождать и посмотреть на истинное отношение людей. Советская религия тоже давала смысл жизни людям, объединяла их, помогала жить дальше.
– Анри, ты слишком идеализируешь Советский Союз!
– Нет, Жорж, ты не прав. Просто после краха советской системы все стали видеть только плохое. А я пытаюсь наравне с плохим увидеть хорошее и тебе показать.
– Мне интересно, что тебе сказали бы политзаключенные. Я помню, один из них уже в наше время мне рассказывал, что в одном из лагерей у них был прокурор. И в один из дней он заявил, чтобы они в своих жалобах перестали ссылаться на конституцию. Такие жалобы рассматриваться больше не будут, так как наша конституция написана для американских негров, чтобы они читали и видели, как хорошо живется в СССР.
– Ха-а. Но вообще, Жорж, мне кажется, что у вас, русских, и у тебя в том числе очень много эмоций по отношению к СССР. А я всего лишь пытаюсь разобраться, что у вас происходило. Разобраться со стороны. Это одновременно легче и сложнее, чем изнутри. И я думаю, что к каким-то правильным выводам я пришел.
– Да, наверное, ты прав…
После непродолжительного молчания и заказанной ещё одной чашки кофе Юрий продолжил:
– Анри, мне всё время хочется возразить тебе, найти какой-нибудь аргумент. Но вот что-то не получается.
– Я тоже в начале искал аргументы против игры, очень хотелось, чтобы я заблуждался, но это жизнь, пойми, Жорж, жизнь – твоя, моя, всех! И если ты что-нибудь придумаешь – говори. Мы с тобой обсудим.
Пар от кофе друзей поднимался вверх к потолку, смешивался с паром от других столиков и медленно плыл к выходу. Уже на улице он рассеивался в тумане и вбирал в себя первые запахи нарождающейся весны. Пробивающиеся сквозь пелену туч солнечные лучи отражались на лужах, на витринах магазинов.
Целую неделю Юрий думал, что ответить Анри, какие привести доводы. И вот они сидят в том же кафе. Вечер. Много народа. Играет музыка. За окном бурлит парижская жизнь.
– Анри, я перебрал в памяти наши разговоры и понял, что твоя концепция игры подходит только для западного общества. На Востоке её быть не может.
– Милый мой Жорж, я тоже на это надеялся. Но, к моему величайшему прискорбию, и Восток попал под влияние игры. Сейчас модно говорить о глобализации. Но по сути что это такое? Распространение западного образа жизни на весь мир. В Россию, в Азию, в Африку – куда хочешь. После моей последней командировки мы шли с коллегой-итальянкой по Арбату. Там через каждые метров сто стоит bocca della verità. На что она воскликнула: “Bocca della verità в Москве!? – Globalizazione”. Далее. Посмотрим на Восток. Немного разделим его. Ближний Восток – арабские страны. Что там? Попытка сохранить постфеодальные отношения. Растет терроризм, экстремизм. Средний Восток – страны бывшего СССР, Пакистан, Афганистан и некоторые другие – творится не поймешь что. В республиках бывшего СССР что-то вроде монархии. В Пакистане – вооруженные конфликты. Индия – отдельный разговор. Там сейчас перемешалось всё. Игра, индуизм, буддизм, старые предрассудки, нищета, стойкость духа и много всего ещё. В Юго-Восточной Азии тоже какие-то конфликты. Относительно благополучны Китай, Япония и Южная Корея. В Китае и в КНДР всё держится на режиме. Нет режима, нет идеи – нет смысла жизни. И вообще, во всем мире теряется смысл жизни. Зачем? На Западе уже давно, сейчас уже и на Востоке. Религия удовлетворяет потребностям всё меньшего количества людей. Но потребность остается. Появляется усталость от жизни, пресыщение жизнью. Жизнь давит на тебя. Потребность во что-то верить не находит своей реализации, каждый день похож на другой, много фальши, теряются те немногие высшие идеалы, которые были. Очень страшная вещь – эта монотонность. Всегда одно и то же. Хочется чего-нибудь нового, хочется поменять всё, окунуться в другую жизнь. Посмотри, растет популярность экстремальных видов спорта. И растет количество самоубийств. Потому что единственный выход из давящей каждодневно обыденности – «сведение счетов с жизнью». Хочу тебе признаться, у меня тоже есть разочарование жизнью. У меня нет цели в жизни, но я живу поиском. Найти эту цель – это и есть цель жизни. Вот так-то. И поверь, это не так уж и мало.
Через несколько дней Анри предложил сходить в театр.
– Эх, Жорж, Жорж. Люблю я все-таки театр. Хотя кино мне тоже нравится. Но предназначение кино – отвлекать тебя от твоей реальной жизни. Мало хороших фильмов производится. А театр… Театр – это возвышенная игра. У Шекспира помнишь: «All our world’s a stage. And all the men and women are merely players. They have their exists and their entrances». В театре эмоции актеров становятся твоими эмоциями. Ты живешь там, вместе с ними. В кино всё не так. И посмотрев на несколько ролей одного актера в театре, ты можешь сказать о нем больше, чем если бы просто проговорил бы с ним всё это время. Камю по этому поводу сказал: «Человек определяется разыгрываемыми комедиями ничуть не меньше, чем искренними порывами души». А вообще искусство сейчас переживает глубокий кризис. Крупных писателей нет, поэтов нет, драматургов нет, композиторов нет, художников крупных также нет. И проблема не в том, что их нет вообще. Нет именно крупных – чтобы знали и ты и я.
– Ну, наверное, всё, что можно сказать, уже сказано.
– Ты знаешь, многие этим оправдывают сегодняшнюю ситуацию. Если есть порывы души – они есть, если их нет – их нет. Творческая личность – тоже ведь человек, живет в том же обществе, что и мы, Жорж. Соответственно, испытывает те же проблемы. И на него давит та же реальность, и он не может самовыразиться.
– А может проблема в другом – просто мы не можем воспринимать все эти произведения.
– Как у Шпенглера в «Закате Европы»? Может быть, Жорж, может быть. Потому что сейчас действительно закат Европы. Духовный в первую очередь.
– Мы не можем воспринимать серьезные вещи. Все привыкли довольствоваться ширпотребом в книгах, в музыке. А в живописи многим нравится абстракционизм, сюрреализм. Я это не понимаю и не воспринимаю
– Мне они тоже не нравятся, Жорж. Мне нравятся ваши иконы. Однажды я задался вопросом, почему они меня так притягивают. И я узнал о структуре иконы. Ты знаешь перспективу обычной картины? Все линии картины сходятся за ней. И этим производится эффект твоего попадания в картину. Ты уже там. Ты живешь в ней. А вот структура иконы: все линии сходятся перед ней, на тебе. То есть икона спускается к тебе, в твой внутренний мир. Видишь, совсем наоборот.
– Я не знал этого.
Друзья ещё какое-то время посидели в кафе и ушли.
Вскоре Анри стал собираться на юг Франции, отдохнуть. Юрий попросил найти ему какую-либо работу.
– Ха, я давно знал, что ты меня об этом попросишь. И я тебе уже нашел. Когда хочешь начать?
– Завтра.
– Хорошо. Вот тебе адрес. Работа в качестве переводчика. Поскольку у тебя французский, английский да ещё и русский платить будут достаточно.
– Спасибо. Ты когда вернешься?
– Не знаю… Не очень скоро. Мне надо отдохнуть, успокоиться, привести в порядок свои мысли и решить, что делать дальше. Ты отдыхай тоже, развлекайся. Поезди по старой доброй Франции. И меньше забивай голову серьезными вопросами. Тебе и так тяжело.
Через несколько дней Анри уехал, и Юрий остался один. У него не было других друзей в Париже, кроме Анри. Так несколько знакомых по командировкам. Ещё была жена Анри, но Юрий её давно не видел.
Работа Юрию понравилась. Его всегда привлекали языки. В первые недели он действительно забыл об игре, гулял по улицам Парижа. Но потом стал больше обращать внимание на людей. Юрий видел, что у них тоже свои проблемы, что на них давит эта обыденность, как говорил Анри, но они улыбались, улыбались ему, парижанам, туристам. Зачем? Ведь тебе не хочется улыбаться. Привычка? На тебя давят твои проблемы с одной стороны, а игра с другой. Но игру они не видят, не чувствуют, зато всё видел и чувствовал Юрий. Это были абсолютно чужие люди, но он переживал за них. С каждым днем он всё больше втягивался в эту игру, он также улыбался, на него свалилась эта обыденность. Видимо, в глазах Юрия появился какой-то другой блеск или, скорее, наоборот они потускнели, потому что он стал замечать в глазах проходивших людей, сквозь эту усталую и вымученную улыбку понимание и сочувствие, отношение как к своему, как к человеку, у которого вся жизнь уже позади.
Но Юрию было тяжелее. Ведь он переживал ещё и за других, пытался иногда бороться. Естественно, безуспешно. Попыткой противостоять рабству игре было погружение в работу. Юрий работал с утра до ночи. Просил больше и больше. К концу месяца очень интенсивной работы, когда он спал всего несколько часов в сутки, Юрий превратился больше в машину. Он машинально вставал, шел на работу, работал до ночи, шел по ночному Парижу домой, ложился спать.
Как-то раз Юрий шел по ночному Парижу и чувствовал как усталость от перенапряжения и недосыпа подкрадывается к нему, как она обнимает его, мешает идти, закрывает глаза, расслабляет мышцы. Юрий еле дошел до дома и тут же лег спать. Он спал весь следующий день, и последующие несколько дней он бодрствовал всего несколько часов. После такого распорядка Юрий чувствовал себя опустошенным. Уже была осень. Он вернулся к нормальному режиму, стал много гулять. Со временем в нем стала расти ненависть к туристам. И иногда, идя мимо них, он их обругивал по-французски. Потом ему стали не нравится некоторые проходившие мимо французы, и Юрий их материл со страшной силой.
В один из вечеров он очутился в том эмигрантском кафе. Дым от кофе, табака погрузили его в атмосферу первых дней пребывания во Франции в качестве бомжа, как он это сам назвал. Вскоре зазвучала тихая музыка, и эта музыка напомнила Юрию время в России, когда он ещё учился в школе и слышал эту мелодию по радио, представлял себе Францию. От воспоминаний его отвлекла громко хлопнувшая входная дверь. Пожилой месье с грустным лицом прошел внутрь. Он напомнил Юрию русских эмигрантов после революции 1917 года, и тоска заполнила его.
После вечера в кафе, он изменился. Юрий почувствовал дух другого Парижа, Парижа русской эмиграции. Неприветливый, слякотный, где ты никому не нужен. Все надеялись вернуться на Родину, а в результате были похоронены в Сен-Женевьев-де-Буа.
Январский Париж совсем не придавал радости. Туманы, дожди, пронизывающий ветер. В один из вечеров пошел снег. Мокрый парижский снег, соприкасаясь с асфальтом, он тут же таял. Юрий сидел и смотрел. Он решил, что завтра пойдет на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа.
Юрий проснулся рано. Снег продолжал идти. Наверное, Юрий был самым первым посетителем. Снег покрыл все дорожки, могилы, и нигде ещё не было видно следов человеческих ног. Юрий ходил по кладбищу. Было очень тихо. Эту тишину нарушал ледяной ветер, который гнул ветви деревьев. Юрий долго ходил по нетронутому снегу вдоль могил, рассматривая надгробия и читая надписи.
Спустя непродолжительное время он стал пить. Чтобы убежать, забыться. Однажды Юрий пришел с работы рано. Сел и стал думать. Отчаяние овладевало им всё больше и больше.
– Образование, работа, языки – какого черта они нужны? Хотя языки нужны – с людьми поговорить можно. Но эта игра… И языки не нужны.
Вдруг Юрий вскочил и выбежал на улицу. Он быстрым шагом направился к Сене, сам не зная с какой целью. Дошел до середины моста и стал смотреть на реку. Она переливалась огнями фонарей и манила его к себе. Под ним проплыл ночной паром.
– Туристы, презрительно сказал Юрий. – А я сам кто?
Внезапно произошло какое-то просветление. Он вспомнил, что всё это уже видел. Он точно так же стоял на мосту, смотрел в реку и проплывал ночной паром.
– Когда это было? Вчера? Два дня назад, неделю, месяц? Нет, не помню.
Юрий спустился к набережной, сел на паром и почувствовал себя туристом, который здесь в Париже всего несколько дней, а потом вернется домой. Ему было тяжело возвращаться в реальность.
Через несколько дней уже ночью раздался звонок в дверь.
– Кто бы это мог быть? – подумал Юрий. – Анри бы позвонил заранее. К тому же у него есть ключи, ведь это его квартира.
Он открыл дверь и увидел бывшую жену Анри.
– Мари-Луиза?
– Юрий? – Она всегда его называла так с ударением на последний слог. – Анри дома?
– Нет, заходи. Он уехал на юг Франции отдыхать.
– А ваша работа?
– У нас уже давно нет работы.
Мари-Луиза увидела пыльные шкафы, ряд пустых бутылок из под вина.
– Юрий, это на тебя не похоже.
– Я уже давно не похож сам на себя. Везде игра…
– Он тебе рассказал про игру? Ты знаешь, мы и разошлись из-за игры. Но Анри оказался прав.
– К сожалению, да.
– Так что случилось?
Они много разговаривали, много выпили. Юрий сам не понял, как они очутились в постели. На утро у него потекли слезы из глаз. Мари-Луиза сварила ему кофе и сказала:
– Тебе не из-за чего переживать. Ты не изменил жене. Знаешь почему? Потому что ты сейчас в игре. Ты другой. Ты не Юрий, которого она знает. Ты совершенно чужой ей человек. Сейчас тебе было это необходимо, поверь мне. И самое главное – против игры можно бороться. Я пришла сюда, чтобы сказать это Анри. Ты должен это делать, Юрий должен. Не убегать от неё, а бороться, понимаешь? С сегодняшнего дня ты не будешь больше пить. Обещаешь?
– Обещаю.
Где-то через месяц позвонил Саша и сказал, чтобы приезжал, – мама попала в больницу. Юрий тут же поехал в аэропорт. По дороге он вспомнил, что давно не звонил, и вообще за всё время во Франции мало общался с семьей.
– Я изменился, я совсем другой… Я мало думал о семье… Я подлец… Ну хоть пить перестал. Но меня что-то угнетает, какая-то тоска, всё какое-то серое. Вроде бы я живу, но на самом деле жизнь идет вне меня, она проходит мимо меня. Света… Во всем виноват я. Она столько страдала из-за меня. Наверное, я послужил одной из причин, по которой она попала в больницу. Они меня не видели больше года. Но этот год – целая вечность. Кажется, я уже прожил всю свою жизнь. Я старый и скоро мне придется умереть. Смерть, смерть… Я не боюсь её. Иногда мне кажется, что я её специально жду, что она иногда приходит, смеется надо мной и уходит. Я не нужен ей. Она хочет, чтобы я испил свою чашу до конца. А чаша почти без дна. Без днá. Бéздна. Лечу в бездну. Крыльев нет, а я лечу, очень стремительно. Вниз, вниз. Разобьюсь.
Дорога из Шереметьево была похожа на сон. Абсолютно другое небо, хотя оно было очень красивым. Вокруг русская речь. По сторонам березы.
Саша повзрослел и вырос. На следующий день Светлане делали операцию. Скоро она пошла на поправку.
Через несколько дней после приезда Саша сказал:
– Папа, ты изменился. Ты другой. Твоя жизнь похожа на игру.
– На игру?
– Да, на игру. Почему?
– Потому что всё, что нас окружает – это игра.
– Нет. Всё не так. Даже игра детей в песочнице наполнена смыслом. Может тебе так показалось в Париже. Но я думаю, что ты ошибся. Пап, ты мне обещал, что мы поедем по Золотому кольцу. Мама нас отпускает. Мы поедем?
– Хорошо.
Они посетили почти все города Золотого кольца. Они были во многих монастырях и видели много икон. Саша напоминал Юрию его слова, которые он сам когда-то ему говорил. Юрий о них уже забыл. Но это были его идеи, он ими жил. А сейчас чем он жил? Происходило очищение. И Саша указывал на неправильное восприятие мира.
Потом они поехали во Францию, Светлана их опять отпустила. И там точно так же Саша проводил свои параллели и показывал свое восприятие.
Саша уехал, и вскоре вернулся Анри. Немного отдохнувший, но более серьезный, с новой морщиной на лбу. Видимо, он многое передумал.
– Анри, пока тебя не было заходила Мари-Луиза.
– Надо же.
– Она хотела тебе сказать, что против игры можно бороться.
– Ха-ха. Только она почему-то уехала не то в Индию, не то в Непал. Мне так кто-то сказал.
– Нет, Анри, не стоит смеяться. Я знаю, что это так. А она просто нашла свой путь, свою гору. Смотри, путь человечества – это путь в гору. Это сложный путь. Ты будешь много раз падать, силы будут покидать тебя, но ты должен вставать и идти дальше, к вершине. Но большинство нашего человечества живет на равнине и не хочет подниматься в гору. Кто-то из-за лени, кто-то из-за страха. Сюда на равнину не проникает свежий ветер гор, свет звезд далёк и тускл. Равнина погрязла в пороках. Здесь правит игра. Но если ты найдешь в себе силы, и у тебя появится жгучее желание подняться в гору, и ты сделаешь первый шаг, ты на один этот шаг поднимешься над равниной и, соответственно, над игрой. Игра сильна. И она сильна в тебе, в каждом. И она может ещё вернуть тебя. Но каждый способен найти силы, а главное веру, и вступить на этот тернистый путь, на котором придется встретиться с самим собой, заглянуть себе в лицо, избавляться от вредных привычек, самосовершенствоваться и подниматься над игрой. Сейчас таких людей мало, но со временем их будет всё больше и больше. Игра останется внизу, а мы будем помогать друг другу подниматься выше. И когда-нибудь достигнем вершины. ¬¬¬


 

 

главная | клубные встречи | о клубе

 
 

Copyright © 2005-2011 Информационно-туристический центр «Кайлаш»
Телефон для справок: (495) 638-55-96
контактный адрес: club@kailash.ru

Rambler's Top100